Почта спасения

Жодинская тюрьма после Володарки напоминала своеобразный советский дурдом. Вместо старого исторического замка и нормального отношения перед редакцией предстала постройка 90-ых и строгий режим. В течение дня нельзя лежать, что накрывало все планы на проведение заключения в дрёме. Книги передавать на Жодино запрещено, и свободное чтение жемчужин литературы также невозможно. Библиотекарь ушёл в отпуск и на месяц оставил с четырьмя книгами (благо, толстыми).

БРЯНСК

Но самое сильное тюремное мучение — это отсутствие писем. Когда при возвращении домой меня приняло ФСБ и посадило в брянскую тюрьму, они пропустили лишь первых три письма. Затем 4 месяца пришлось жить без писем и нормальной обратной связи с родными. Не пропускали абсолютно ничего, даже открыток. Мой брянский адвокат говорила, что впервые видела такой надзор за 10 лет практики.

Когда вы ограничены в пространстве и по камере свободно можете сделать лишь 7-8 шагов — и это весь ваш мир — письма становятся порталом в другое измерение. Без них ощущения такие, как будто тебя высадили на другую планету с очень странным социальным устройством и ландшафтом камерного типа. А вся предыдущая жизнь кажется полузабытым сном.

Всегда с завистью смотрел на то, как моим сокамерникам в Брянске приходят письма. Кому-то писали родственники, кому-то девушки, а некоторые даже умудрялись крутить романы и заводить новые отношения. И поэтому вечером, когда открывалась кормушка и назывались  фамилии, всегда загорался слабый огонёк надежды, что  вот-вот вдруг произнесут и твою фамилию. Но кормушка всегда захлопывалась, а редакции оставалось лишь представлять, что там происходит в родной Беларуси.

ЖОДИНО

16-ого июня 2016-го мне принесли первых 2 письма. Я испытал ощущение настоящего шока. Поначалу даже не хотел их вскрывать, будто рисковал испортить очень дорогой подарок. Письма отправили ещё на минскую Володарку, затем они пошли вслед за этапом на Жодино, и после 2-ухнедельного путешествия дошли мне.  И это были мои первые письма за 4 месяца.

Радость была невероятная, и она, наверное, не сравнится даже с той, которую испытывают победители премии Оскар. Она скорее похожа на ощущения Робинзона Крузо, который впервые за десятки лет увидел на своём острове следы другого человека. Я с приятнейшей дрожью ответил на первых 2 письма и стал наслаждаться мыслью, что, может, вот каждую неделю стану получать 2, а, может,  даже 3 или 4 письма. И больше для счастья ничего не надо. Если можно получать по 2-3 письма в неделю, пускай сажают хоть на 5 лет, пошли они все в жопу.

Но в начале следующей недели открылась кормушка:

— Пальчис!

— Эдуард Александрович (когда цензор называет твою фамилию, надо отвечать ФИО полностью).

— Получите!

И выдаёт мне 16 писем. ШЕСТНАДЦАТЬ! Я сначала подумал, что это какая-то ошибка и мне отдали все письма на этаж или камеру. Ведь за всё время пребывания в тюрьме не видел, чтобы кому-то столько выдавали. Но нет, везде адресатом был я. И это как-то даже испугало. «А почему так много?» География тоже поражала разнообразием: Польша, Германия, Бельгия и даже Непал!

После фсб-шной блокировки почты и этапа в Беларусь я ждал весточек только от самых родных и близких. Понимал, что когда узнали про моё задержание, то это стало новостью на день-два.  Но и представить не мог, что я кому-то мог быть интересен кроме родственников и пары друзей.

На следующий день кормушка открылась, цензор назвала мою фамилию и вручила мне 30 открыток. И ещё штук 8 писем. Озадаченность росла всё больше, учитывая, что многие отправители мне и вовсе не были известны. Тут же удачно подоспела «отоварка» (тюремный магазин), и я потратил почти все деньги на 70 конвертов и 100 марок.

Следующим вечером, когда проходила вечерняя проверка (во время неё и забирают письма), на моём столе лежало 27 ответных писем. Охрана была в лёгком шоке и прозвала мои ответы на открытки «смсками».

Ответ Антону Мотолько

После этого сидеть в тюрьме стало намного проще. Попросту целый день писал. Знакомым и незнакомым, родным и друзьям. А в передачах главным пунктом значились «конверты и ручки». В голове все будущие тюремные испытания представлялись не такими уж и страшными. Мне влепили статус «экстремиста» (как и Дмитрию Полиенко сейчас), я поссорился с начальником тюрьмы, главным оперативником, написал жалобы на жодинскую тюрьму в Генеральную Прокуратуру и Совет Безопасности. Развлекался как мог. Таким образом после суда меня скорее ожидали штрафные изоляторы и крытые камеры, чем свежий воздух колонии. Мне так понравилось писать письма, что я даже написал обращение в Следственный Комитет с просьбой произвести проверку и прикрыть «Спутник и Погром» (и это сработало).

Цензоры уже с суровым взглядом приносили мою почту, так как конвертный оборот нашей камеры была равен целому корпусу. Видимо, в день моего этапа из Жодино цензоры вздохнули с невероятным облегчением. Учитывая, что 90% переписки было на беларуском, их мучения страшно представить.

ВОЛОДАРКА

После того, как меня поставили на учёт как «экстремиста», начались проблемы с письмами. Кое от кого стали не доходить, кто-то не получал мои ответы. В конце сентября перевели обратно на Володарку, а там цензура ощущалась куда более строгой. В основном передавали открытки. Чем ближе суд, тем больше ощущалась рука цензора. Но я по-прежнему был завален перепиской так, что даже не обращал внимания на постоянный октябрьский сквозняк (моя кровать находилась возле окна), который в течение месяца продувал камеру.

Зрение всегда была поводом для гордости. Но из-за постоянного напряжения (чтение, переписка) и плохого света оно в итоге значительно просело. Сейчас я вижу куда хуже, чем до тюрьмы. Но, «ослепнув», сразу же увидел множество неравнодушных настоящих беларусов.

ЗАЧЕМ ЭТОТ РАССКАЗ?

Друзья, редакция писала это вам только с одной целью. Моё дело в 2016-ом году стало одним из самых громких. Про меня писали СМИ, блогеры и политически активные беларусы. Такое внимание пробивает самые толстые стены тюрьмы и конвертируется в виде сотен писем и открыток. Мне просто повезло оказаться в определённое время чуть ли не единственным «свеженьким» полит.заключенным в стране.

Сейчас по делу Белого Легиона сидит 16 человек.  Ещё двое полит.заключенных находятся в колониях. К ним внимание СМИ уже давно ослабло.

Да кому интересно писать про людей, которые постоянно сидят? Сидят себе сегодня, сидят вчера, ничего нового, что про них писать? Согласен. Но куда интереснее писать им самим. Попробуйте. 

Дело Патриотов (Белый Легион):

1. Дмитрий Полиенко. Адрес: ИК-2, отряд №9, ул. Сикорского, 1, г. Бобруйск, Могилевская область, 213800
2. Михаил Жемчужный. Адрес: ИК-11, ул. Рокоссовского, 118, 231900, г. Волковыск, Гродненская обл.