Что такое «культурный марксизм»? Разбираем истоки современных общественных трендов

Когда обсуждают современные тренды, включая феминизм, мультикультурализм, политкорректность и ЛГБТ-движение, рано или поздно речь заходит о культурном марксизме. Консерваторы традиционно обвиняют марксистов в разрушении устоев западной цивилизации, атаке на церковь, историю, семью и мораль.
Хотя пророчества Маркса провалились, а его политическую экономию опровергли крупнейшие экономисты XIX-XX века, популярность автора «Капитала» всё ещё велика. Скромное обаяние марксизма поддерживается левыми интеллектуалами, которые пытаются придать ему актуальное звучание.

Маркс популярен, но его продолжатели уходят всё дальше от постулатов марксизма

«Время показало, что все предсказания марксистов не выдержали поверки реальностью: их время пришло — и ушло. Западные рабочие, тот самый мифический пролетариат, отказались играть написанную для них революционерами роль. В чем же заключалась ошибка Маркса?
Двое современных последователей Маркса выдвигают следующую теорию. Да, Маркс ошибался: капитализм отнюдь не ведет к обнищанию пролетариата. Наоборот, рабочий класс становится все более зажиточным, а к революции не примкнул потому, что души людей были отравлены двухтысячелетней проповедью христианства, заслонившей от западного пролетариата его истинные классовые интересы. До тех пор пока в душе человека западного будут «гнездиться» христианство и западная культура (в совокупности представляющие собой иммунную систему капиталистического организма), — до тех пор марксизм на Западе не приживется и революцию неизменно будут предавать те самые рабочие, на благо которых она и совершалась»,

— пишет американский правый мыслитель Пат Бьюкенен в своей известной работе «Смерть Запада»

Противники термина «культурный марксизм» упрекают консерваторов в конспирологии и создании образа врага. Действительно ли марксизм остаётся серьёзной угрозой или правые делают из мухи слона? Ответ на этот вопрос не так однозначен. Поэтому стоит взглянуть на долгий путь марксизма от жёсткого материалистического учения к разрозненным современным концепциям, сохраняющим только видимость преемственности Марксу.

Культурная гегемония

После Карла Маркса и Фридриха Энгельса список марксистских теоретиков непрерывно пополнялся новыми именами: Рудольф Гильфердинг, Макс Адлер, Карл Либкнехт, Карл Каутский, Георгий Плеханов, Эдуард Бернштейн, Роза Люксембург, Клара Цеткин и многие другие, вплоть до Ленина, Троцкого, Богданова и Бухарина. К началу XX века сложились 2 стратегии левых сил ― ревизионисты Бернштейна отошли от ортодоксии, надеясь на социал-демократические реформы, а радикалы выжидали подходящий революционный момент, который наступил в России и Европе в 1917-1918 год. Но вскоре революционная волна сошла на нет, марксисты поняли, что мировой революции в ближайшие годы не будет. По инерции советская пропаганда твердила об «общем кризисе капитализма» даже в 60-е годы, но это ритуальные фразы. Как говорил академик Богомолов «классический марксизм принял детские болезни капитализма за его старческую немощь».

Уже в начале 20-х годов марксисты искали варианты обновления своих идей. Венгерский коммунист Дьёрдь Лукач показал определяющее значение Гегеля для марксизма. В понимании Лукача, Маркс продолжил идеи молодого Гегеля о дегуманизирующем влиянии экономики на человека. В гегельянской философии Лукач находил аргументы для особой роли пролетариата как субъекта истории. Идеология, «классовое сознание» и культура заняли центральное место у неомарксистов, ударившихся в гегельянский идеализм. Проще говоря, «надстройка» оказалась важнее «базиса». Без изменения сознания невозможно добиться политических целей. Ещё ярче об этом сказал итальянский коммунист Антонио Грамши, разработавший теорию культурной гегемонии. Грамши полагал, что существуют три относительно автономные сферы власти ― политика, экономика и культура. Для изменения первых двух нужно добиться культурного превосходства над оппонентами. «Исторический блок» интеллигенции и рабочих обеспечит победу марксизма.

Антонио Грамши (1891-1937) – итальянский политик, философ и журналист, основатель Итальянской коммунистической партии, фашистский трибунал отправил его в тюрьму, где он написал свои знаменитые «Тюремные тетради»

«Тюремные тетради» Грамши ― настольная книга европейских левых, да и правые учатся у него тактике политической борьбы.

Франкфуртская школа

В 1923 году при поддержке богатого хлеботорговца Феликса Вайля во Франкфурте открылся Институт социальных исследований ― ведущий (но далеко не единственный) центр западного марксизма. Неомарксисты (Макс Хоркхаймер, Теодор Адорно, Герберт Маркузе, Эрих Фромм, Фридрих Поллок и другие) соединили фрейдистский психоанализ с идеями Маркса. Особое внимание уделялось «Экономическо-философским рукописям 1844 года» ― там Маркс рассуждает об отчуждении рабочего при капитализме: «в своём труде не утверждает себя, а отрицает, чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развивает свободно свою физическую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свой дух».

По мере того, как опровергали коммунистическую политэкономию, а реальный социализм в СССР скатывался в беспрецедентный террор и угнетение, неомарксисты сосредоточились на «гуманистической критике» буржуазного общества. Как пишет Перри Андерсон: «западный марксизм (от Лукача и Корша до Грамши и Альтюссера) во многих отношениях занял авансцену интеллектуальной истории левого движения после утверждения власти Сталина в СССР»

В 30-е годы сложились основные черты неомарксистского подхода: «критическая теория» вместо традиционного европейского рационализма, обращённость к психоанализу, культуре и идеологии вместо чистого материализма. Затем критическая теория разрасталась, «репрессивность» европейской цивилизации отыскивали в языке, литературе, семье, церкви ― везде, где можно усмотреть малейшие признаки социальных ролей и отличий между людьми. Но это уже было после войны, а в 30-е годы «франкфуртцы» бежали от нацистов в США ― в Рейхе объявили беспощадную войну «культурному большевизму» и «дегенеративной культуре».

Герберт Маркузе (1898-1979) — крупнейший представитель Франкфуртской школы, соединивший марксизм и фрейдизм для всесторонней критики капиталистического общества

В 20-30-е годы неомарксизм оставался уделом небольших групп интеллектуалов ― коммунистические партии находились под жёстким контролем Коминтерна, малейшие отклонения от сталинизма пресекались. Единственной массовой леворадикальной альтернативой стал троцкизм ― в 1938 году появился Четвёртый интернационал, который боролся за мировую социалистическую революцию, очищенную от «искажений сталинизма». В послевоенное время троцкисты примыкали к различным левым движениям и террористическим группам по всему миру. Группа французских троцкистов «Социализм или варварство» вплоть до 1967 года обличала бюрократию и иерархию по обе стороны железного занавеса, призывая к рабочему самоуправлению и революции.

Дела за океаном

Влияние неомарксистов франкфуртской школы значительно возросло после переезда в США, что даёт повод конспирологам вроде Алекса Джонса говорить о заговоре против американской идентичности. Но это очень упрощённое понимание ― в США задолго до появления европейских интеллектуалов существовало левое движение. До 30-х годов социализм был уделом маргинальных сил вроде Социалистической рабочей партии Америки. В этой публике встречались и откровенные террористы ― левый анархист Леон Чолгош убил президента Уильяма Мак-Кинли в 1901 году.

Куда более респектабельным и влиятельным считался американский прогрессивизм Теодора Рузвельта, Вудро Вильсона и Франклина Рузвельта. Например, Джон Дьюи, Маргарет Сингер и другие прогрессивные идеологи требовали научного управления обществом ― введение государственных образовательных и медицинских стандартов, поддержка профсоюзов, борьба с крупным бизнесом и в целом, широкое государственное вмешательство.

На рубеже 20-30 годов в США случился масштабный экономический кризис, получивший названия Великая депрессия. Для выхода из кризиса администрация президента Рузвельта разработала программу «Новый курс». И с началом «Нового курса» движение США в сторону социализма ускорилось ― в «красные тридцатые» возникла мода на «пролетарский роман», леворадикальные клубы распространялись по всей стране. Левая волна охватила множество известных писателей (Хемингуэй, Стейнбек, Драйзер). В такой Америке были все условия для успеха франкфуртских мыслителей.

В 1930-х годах из-за кризиса банковской сферы, который потянул за собой крах всей экономики, по всей Америке разразился массовый голод. Неудивительно, что в таких условиях идеи неомарксистов стали набирать популярность. Но фото безработные мужчины у бесплатной столовой, США, 1931 год

Стоит сравнить участь двух известнейших эмигрантов ― классика либеральной мысли Людвига фон Мизеса и неомарксиста Герберта Маркузе. Мизес с трудом освоился в американских условиях, в 40-е годы его борьба за свободное предпринимательство и ограниченное государство казалась почти безнадёжной. Постепенно ему удалось заинтересовать американских правых, протестовавших против Нового Курса, но путь к массовому либертарианскому движению оказался долгим.

Напротив, Маркузе с 1934 года преподавал в ведущих университетах, а с 1939-го началось его сотрудничество с Управлением стратегической разведки США. Ничуть не хуже обстояли дела у Хоркхаймера и Адорно, которые не только преподавали в Колумбийском университете, но и проводили масштабные исследования. В результате вышла важнейшая работа «Исследование авторитарной личности», с которой начался подъём культурного марксизма в США. Американские элиты и государство одобрительно относились к западному марксизму, по крайней мере, до времён Маккарти. США стали центром интеллектуальной жизни всего западного мира ― только в 1950-м некоторые «франкфуртцы» вернулись в Германию.

Авторитарная личность

Поражение фашизма и национал-социализма открыло для неомарксистов широкие возможности. Все стремились понять истоки фашизма и избежать его повторения в других странах. В «Авторитарной личности» Адорно представил знаменитую F-шкалу замера авторитарных и фашистских ориентаций. Тест из 30 вопросов определял отношение к различным утверждениям и выводил общий f-коэффициент.

Для примера, некоторые утверждения из теста: «Человеку с плохими манерами нечего делать в приличном обществе»; «Дети прежде всего должны приучаться к уважению и послушанию»; «Ни один здоровый и приличный человек не обидит друга или родственника»; «Нет никого хуже того, кто не любит и не уважает своих родителей». Если человек соглашался с ними, его «фашистский коэффициент» достигал максимальных значений. Естественно, это очевидная манипуляция для отождествления обычных консервативных установок с фашизмом.

«Историк Колумбийского университета Ричард Хофстедтер был самым успешным публицистом Франкфуртской школы. Для Хофстедтера американская история представляла собой повесть, в каждой главе которой либералы отрубают головы фашистской гидры. Его работа изобиловала оборотами из «Авторитарной личности». В своем эссе «Псевдоконсервативное восстание», которое позднее стало частью книги «Параноидальный стиль в американской политике», Хофстедтер использовал для описания скрытой внутри фашистской угрозы такие пугающие термины из области психиатрии, как «клинический», «расстройство», «комплексы», «тематическая апперцепция». Как пишет Кристофер Лаш, «книга «Авторитарная личность» оказала огромное влияние на Хофстедтера и на других либеральных интеллектуалов, потому что она показала им, как осуществлять политическую критику, используя психиатрические категории. Эта процедура избавляла их от необходимости долго рассуждать и приводить доказательства. Вместо того чтобы спорить с оппонентами, они просто отторгали их как психически неадекватных»,

— отмечает американский политолог Джона Голдберг.

Раз общество «больно» фашизмом и авторитаризмом, его надо лечить. Дело дошло до того, что в 1964 году американский журнал Fact заявил: «1189 психиатров говорят, что республиканец Голдуотер не пригоден к тому, чтобы стать президентом»! После этого в США появилось «правило Голдуотера» ― запрет для психиатров выдавать комментарии по поводу психического здоровья публичной персоны, которую они лично не обследовали.

Освобождение от цивилизации, или левая сексуальная революция

Ещё один механизм «излечения» от фашизма предложил Маркузе. Раз классическая либеральная толерантность позволяет правым угнетать всех и вся, нужна новая, освобождающая толерантность. В эссе 1965 года он писал: «Освобождающая толерантность поэтому должна означать нетерпимость по отношению к правым движениям и толерантность по отношению к левым движениям. Что же касается объёма этой толерантности и нетолерантности, то она должна касаться как действий, так и дискуссии и пропаганды, как дела, так и слова»

Но и этого недостаточно для полного освобождения ― репрессивное индустриальное общество подавляет сексуальность, поэтому нужно избавить инстинкты от оков буржуазной морали. В частности, генитальная сексуальность также рассматривается Маркузе в «Эросе и цивилизации» как способ угнетения. Тут уж возмутился Фромм, который не заходил так далеко в поиске «источника раскрепощения».

«В своих нападках на «доминирование» генитальности Маркузе не учитывает очевидного факта, что генитальная сексуальность никоим образом не связана с размножением: мужчины и женщины получают сексуальное удовольствие, вовсе не преследуя целей продолжения рода, а методы предотвращения зачатия уходят в глубину веков. Маркузе, вероятно, дает тем самым понять, что поскольку извращения – вроде садизма или копрофилии – не имеют отношения к размножению, то они гораздо «свободнее», чем генитальная сексуальность. Революционная риторика Маркузе затемняет иррациональный и антиреволюционный характер его позиции. Подобно некоторым авангардным художникам и писателям, начиная с де Сада и Маринетти и до наших дней, его влечет инфантильная регрессия, извращения и, как мне представляется, подспудно разрушение и ненависть»

Эрих Фромм, «Кризис психоанализа»

Идеи сексуальной революции Маркузе и Вильгельма Райха не были чем-то исключительным для 50 — 60-х. Исследования сексуальности, шкала Альфреда Кинси ― всё это типично для середины XX века.

К слову, нельзя сказать, что именно в 60-е сняли табу на сексуальность. Эротизация культуры началась гораздо раньше. Кабаре и бурлеск-шоу, а затем и пин-ап ― «репрессивное буржуазное общество», которое так клеймили марксисты, давно предлагало развлечения на любой вкус. Даже в довольно консервативной Российской империи с 1843 года легализовали проституцию, писатели Серебряного века свободно обсуждали однополую любовь (повесть «Крылья» Михаила Кузьмина, например).

Танцовщица парижского кабаре, 1900 год

Большая часть ограничений и вмешательств в частную жизнь появились в прогрессивную эпоху начала XX века, когда общественные реформаторы взялись за «наведение порядка» в сфере морали. Известная активистка антиалкогольного движения Кэрри Нейшн ездила по всей Америке, вот как описывает результаты её визита 1907 года в Новый Орлеан историк джаза Гэри Крист: «Благодаря проповедям Кэрри Нейшн градоначальники начали разрабатывать новый всесторонний план реформ: запрету подлежали не только проституция и спиртное, но и азартные игры, танцы, курение табака и ― по крайней мере, в Новом Орлеане ― попиравшие все нормы приличия межрасовые связи, символом которых стали так называемые «дома октеронок» на Бейсин-Стрит»

Короче говоря, «пуританское общество» конца XIX века было куда свободнее, чем в последующие десятилетия социальных реформ. У людей оставалось право выбора, но и полная ответственность за все неблагоприятные последствия (от венерических болезней до дурной репутации у приличной публики).

Неомарксистский подход к сексуальной революции 60-х был совершенно иным ― высвобождение инстинктов и отказ от норм приличия стали чуть ли не основным способом революционной борьбы. Книги Маркузе, Райха и Адорно превратились в бестселлеры у студентов Западной Европы и Америки. Три М ― Маркс, Мао, Маркузе стали для новых левых кумирами.

В 1964 году Маркузе выпускает работу «Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества» ― там есть несколько важных тем. Во-первых, Маркузе говорит о тотальной репрессивности рационального индустриального общества. Невозможно вырваться за его пределы, ибо не осталось влиятельных революционных сил, которые могли бы изменить ситуацию. Пролетариат обманул доверие марксистов ― уровень жизни западных рабочих неуклонно рос, они давно стали органичной частью общества потребления. Поэтому Маркузе связывал свои надежды с маргинальными группами и Третьим миром:

«под консервативно настроенной основной массой народа скрыта прослойка отверженных и аутсайдеров, эксплуатируемых и преследуемых представителей других рас и цветных, безработных и нетрудоспособных. Они остаются за бортом демократического процесса, и их жизнь являет собой самую непосредственную и реальную необходимость отмены невыносимых условий и институтов. Таким образом, их противостояние само по себе революционно, пусть даже оно ими не осознается. Это противостояние наносит системе удар снаружи, от которого она не в силах уклониться; именно эта стихийная сила нарушает правила игры и тем самым разоблачает ее как бесчестную игру»

Герберт Маркузе, «Одномерный человек»

Но это означало фактический разрыв со старой верой марксистов в историческую миссию пролетариата. Ещё один разрыв ― идея «Великого отказа» от ложных ценностей репрессивной цивилизации и возвращение к гармонии с природой. Эти рассуждения повлияли на современных зелёных, но к технологическому оптимизму Маркса «Великий отказ» не имеет никакого отношения.

Кстати, по мере того, как капитализм всё лучше удовлетворял запросы людей, в риторике неомарксистов укоренилось снобистское деление «ложных и истинных потребностей». Человек, дескать, не может определить свои реальные желания, ему мешает диктат рекламы и буржуазные предрассудки, а вот интеллектуалы знают, что ему надо.

Новые левые

Следующее новшество ― политическая тактика. Если для Ленина важнейшую роль играла партия, то Маркузе настаивал на непартийной борьбе.

«Я уже упоминал, что традиционные организационные формы — такие, как парламентская партия, — устарели. Я не вижу нигде ни одной партии, которая очень скоро не стала бы жертвой всеобщей, тотальной политической коррупции, пронизывающей весь политический мир. Мы не хотим никакой революционной политической партии, а также никакого революционного централизма и подполья, так как всё это — легкая добыча для усилившегося и эффективно действующего репрессивного аппарата.
То, что можно, кажется, противопоставить этим формам, — это совершенно открытая организация, рассыпанная на малые, в высшей степени гибкие и автономные группы, действующие повсюду на местах.
Сила левых сегодня может заключаться именно в этих небольших, конкурирующих друг с другом протестных группах, активных одновременно в самых разных местах, — что-то вроде политического партизанского движения в мирное время, если, конечно, это время можно называть мирным; но — и это, по-моему, важнейший момент — именно в малых группах, которые сосредоточены на деятельности на местах и в которых заявляет о себе нечто, что по всей видимости станет основной организационной формой свободного социализма»

Герберт Маркузе, «К ситуации новых левых», 1968 год

Наконец (и это очень важная черта неомарксистов), для Маркузе границы политики столь широки, что почти невозможно определить, где она заканчивается. Отсюда политизация культуры, семейной жизни и языка. Контркультура 60-70-х иллюстрирует этот подход. Например, венские акционисты калечили себя, публично испражнялись и пили мочу. Полное освобождение тела ― орудие в борьбе с предрассудками. Художник-акционист Отто Мюлль создал коммуну для воспитания детей на принципах свободной любви, общей собственности и возвращения к природе. К началу 90-х эти эксперименты почти прекратились.

Протесты 1968 года проходили под пацифистскими и леворадикальными лозунгами

Пиком популярности разнородных неомарксистских идей стали события 1968 года. Логично, что наибольшие волнения произошли во Франции ― там сложилась мощная группа левых интеллектуалов во главе с Жан-Полем Сартром, который смешивал экзистенциализм с марксизмом и никогда не скрывал симпатий к Сталину, Мао и Че Геваре. Парижскую богему давно охватила страсть к революции, а консервативный режим Шарля де Голля всё больше раздражал молодёжь. «Красный май» так и не привёл к существенным изменениям во Франции (хотя де Голль ушёл в отставку через год), молчаливое большинство наглядно показало своё отношение к происходящему ― летом 1968 года правые получили абсолютное большинство на выборах в Национальное собрание.

Даниэль Кон-Бендит (1945-) – один из лидеров протестов 1968 года, затем участник зелёного движения, депутат Европарламента и активный сторонник евроинтеграции

Со временем многие из молодых лидеров протестов вошли в европейский истеблишмент. Протесты показали дряхлость традиционных компартий, которые приняли в них очень скромное участие.

«1968 год показал, что прогрессивная политика существовала «где угодно», но не в марксистских партиях и не под их руководством. Она была «на улицах», «под мостовой» в новых социальных движениях феминисток и энвайроменталистов: во всем мире, казалось бы, но не в партии. Традиционный революционный субъект, индустриальный рабочий класс – эти понятия мутировали, рассеялись, «погибли» или просто остановились в развитии»,

— пишет политолог Саймон Торми

За океаном разворачивались сходные баталии, но там новые левые ещё активнее использовали пацифистскую риторику. Несмотря на миролюбивые призывы остановить войну во Вьетнаме, активисты 60-70-х охотно использовали насилие: как заявил лидер американских левых Том Хейден: «вы можете поставить меня в положение прокажённого, но я заявляю об оправданности применения насилия в борьбе за мир». Леворадикальные «Студенты за демократическое общество», «Чёрные пантеры» и «Синоптики» (Weather Underground Organization) захватывали кампусы, громили магазины, нападали на инакомыслящих и взрывали бомбы.

Левый террор захлестнул США и Западную Европу в 60-70-е годы

Пресловутые «секс, наркотики и рок-н-ролл» входили в программу «Партии белых пантер» ― одной из многих организаций конца 60-х. Достаточно прочитать их требования, чтобы оценить накал истерики и наркотического бреда у активистов таких структур:

«1. Полное одобрение и поддержка десяти пунктов программы Партии «Черные пантеры».
2. Тотальная атака на культуру любыми необходимыми средствами, включая рок-н-ролл, наркотики и траханье на улицах.
3. Свободный обмен энергией и материалами — мы требуем конца денег!
4. Бесплатная еда, одежда, жилье, наркотики, музыка, тела, медицинское обслуживание — все свободное для всех!
5. Освободить доступ к информационным СМИ — освободить технологию от жадных пресмыкающихся»!

В целом, не стоит возлагать только на неомарксистов ответственность за безумие левых бунтов. Они оказали сильное влияние на молодёжь, но помимо Маркузе, Адорно и Фромма студенты брали пример с Че Гевары, Мао, Троцкого, Ленина, вплоть до анархо-террора XIX века.

Однако ценности и даже поведение новых левых принципиально отличались от коммунистов старой закалки. Эту разницу отлично показал канадский философ Леонард Пейкофф:

«Левые периода сталинского коммунизма утверждали, что представляют науку и логику (уточним: «диалектическую» логику); новые левые беззастенчиво предпочитают религиозный мистицизм, парапсихологию, восточные религии и практики. Старые левые, высмеивая журавля в небе, декларировали озабоченность человеческим благосостоянием; новые левые, гнушаясь физической реальностью, преследуют, после застоя и провала коммунизма, новый вид журавля в небе ― «расширение сознания» через наркотики. Старые левые почитали машины, материальное благополучие, покорение природы (пусть даже коллективом и во имя коллектива); новые левые зовут «назад к природе» и к «снижению экономического экспансионизма и обузданию потребленчества», упрекая человеческие изобретения в ненатуральности, автомобили ― в «загрязнении природы» и фабрики ― в угрозе «хрупкой экологии» планеты. Старые левые отстаивали достоинство труда и требовали справедливости для рабочего; новые левые обратили ностальгический взгляд с рабочего на «полиморфно извращённых» хиппи»

«Гуманистический» бунт против рациональности открыл ящик Пандоры, из которого вышли многие современные «борцы за социальную справедливость» (social justice warriors ― sjw).

Видным противником «гуманистического» прочтения Маркса оставался французский философ Луи Альтюссер. В работах «За Маркса» и «Читать Капитал» он отстаивал научный марксизм, избавленный от идеалистического влияния Гегеля. Но этот подход уже не имел перспектив за пределами восточного блока.

Луи Альтюссер (1918 -1990) — французский коммунист, ведущий теоретик Компартии Франции. Был близок к сталинизму и маоизму. В конце 70-х впал в депрессию из-за поражений левых на выборах, в 1980-м задушил жену и избежал ответственности из-за невменяемости

В Западной Европе 70-80-х восторжествовал «еврокоммунизм» ― коммунистические партии постепенно рвали связи с марксизмом-ленинизмом и переходили на неомарксистскую или социал-демократическую платформу. Европейские левые стремились избавиться от ассоциаций с уходящим ко дну СССР. Получалось не слишком хорошо, процент полученных на выборах голосов неуклонно падал.

Марксисты против марксистов

В СССР неомарксизм находился на полуподпольном положении. Отдельные идеи западного марксизма встречались в работах Эвальда Ильенкова и Мераба Мамардашвили, но публично поддерживать Франкфуртскую школу было нельзя. Западные и восточные марксисты играли в любимую социалистическую забаву «все вокруг буржуа, только мы подлинные социалисты». Для советских идеологов неомарксисты символизировали идеалистический мелкобуржуазный дух, а их критика капитализма считалась беззубой и неопасной для западного общества. Ну а неомарксисты и троцкисты считали, что СССР ― это «неправильный социализм».

Неомарксистский анализ отчуждения человека великолепно подходил к позднесоветскому периоду, где «Они делают вид, что платят, мы делаем вид, что работаем». Всесилие номенклатуры, апатия и формализм, хроническое ущемление инстинкта собственности (по терминологии Питирима Сорокина) действительно отчуждали человека. Об этом много говорили в левых диссидентских кружках, где зачитывались самииздатовскими переводами западных текстов и верили в социализм с человеческим лицом. За фасадом идеологической монополии КПСС скрывалась довольно пёстрая палитра взглядов. Её наглядно показал диссидент Андрей Амальрик в статье «Идеология в советском обществе»

3 уровня схемы Андрея Амальрика: внешний круг― политические философии (суперидеологии), средний круг ― идеологии, внутренний круг –политические эмоции и инстинкты (субидеологии)

От неомарксизма к постмарксизму

Начиная с 80-х годов франкфуртские марксисты постепенно теряют позиции в академических и политических кругах. С кончиной Маркузе, Адорно и Хоркхкаймера ведущим неомарксистом стал Юрген Хабермас. Но учение Хабермаса о коммуникативном действии ушло столь далеко от Маркса, что его впору называть постмарксистом. После краха социализма Хабермас признал, что левым придётся сильно постараться, чтобы сохранить актуальность в новых реалиях.

«им придется преобразовывать социалистические идеи в радикально реформистскую самокритику капиталистического общества, развивающую в формах массовой демократии правового и социального государства и свои сильные места, и свои слабости. После банкротства государственного социализма такая критика превратилась в единственное угольное ушко, сквозь которое всему приходится пролезать. Этот социализм исчезнет только с предметом его критики — и, вероятно, тогда, когда подвергаемое критике общество изменит свою идентичность столь широко, что сможет воспринимать во всей релевантности и всерьез то, что не поддается выражению в ценах»

Юрген Хабермас, «Политические работы»

У некоторых посткоммунистических партий это получилось. Руководящая и направляющая сила ГДР – Социалистическая единая партия Германии (СЕПГ) превратилась в евросоциалистическую Die Linke. Фонд Розы Люксембург спонсирует марксистские и феминистские конференции, образовательные программы и активистские проекты.
Но именно из-за этой трансформации левые потеряли традиционный электорат. Рабочие Европы и Америки всё чаще голосуют за националистов и консерваторов, им не нужна культурная повестка новых левых, а стремление ограничить производство во имя экологии напрямую угрожает их интересам.

«Анализируя результаты прошедших весной 1999 года итальянских муниципальных выборов, многоопытный итальянский политический аналитик Эрнесто Галли делла Лоджия объяснил в миланской газете Corriere della Sera, что на этот раз избиратели обманули ожидания журналистов. Рабочие подали за левых меньше голосов, чем предполагалось, зато коммунисты и другие левые партии привлекли избирателей-гомосексуалистов, феминисток, защитников природы и мультикультуралистов, а также большинство голосов не состоящих в браке интеллектуалов. Приходится заключить, что под знаменами итальянских левых собрались сторонники «нетрадиционого стиля жизни» и враги традиционной европейской морали. Делла Лоджия ностальгически замечает, что в его молодости у итальянских коммунистов были четко определенные цели: они поддерживали международную политику Советского Союза, идею классовой борьбы и национализации средств производства. Но на деле эти избиратели хотели лишь выжать социальные льготы из государства и руководителей итальянской промышленности, а более всего они жаждали прелестей буржуазной жизни. Поддерживавшие коммунистов рабочие меньше всего заботились о правах лесбиянок и голубых или о демаскулинизации рабочих мест»

Пол Готфрид, «Странная смерть марксизма»

Современные левые

В современных условиях осталось несколько тем антикапиталистической критики.

1. Критика потребления.

Обличать массовое потребление начали ещё Маркузе и Адорно, но в современном левом движении это особенно заметно. Жан Бодрийяр твердит, что общество потребления основано на самообмане, где невозможны ни подлинные чувства, ни культура. Большую популярность получил доклад Римскому клубу Денниса Медоуза «Пределы роста» (1972 г.), с которого начались современные пророчества об исчерпании ресурсов, необходимости экологической ответственности и этического потребления.

Ответные публикации и расчёты показали необоснованность экологической паники (например, работа экономиста Джулиана Саймона «Неисчерпаемый ресурс»), но публицисты вроде Наоми Кляйн продолжают метать громы и молнии в полные тележки покупателей. Забавно наблюдать за эволюцией левых, которые начинали с рассуждений об обнищании рабочих, а закончили тревогой из-за чрезмерного изобилия.

2. Антиглобализм

Ярким представителем позднего марксизма является американский социолог Иммануил Валлерстайн. Он предложил модель мир-системного анализа международных отношений ― эксплуатация продолжается, но уже не в рамках одной страны, а по всему миру. Поэтому капиталистическая система неизбежно разделена на процветающий центр, нищую периферию и переходную полупериферию.

Проблема в том, что существуют многочисленные примеры перехода стран из одной категории в другую (Южная Корея, Сингапур, Чили, Китай и т.д.). Более того, страны периферии крайне далеки от капитализма, что очень заметно, если посмотреть на карту экономической свободы.

Валлерстайн ждёт окончательного кризиса мир-системы капитализма, после чего может возникнуть новая и справедливая система. Эти взгляды нашли понимание у антиглобалистов 90-х годов. После краха СССР в левой среде модно говорить о диктате «неолиберализма», ТНК и финансовых рынков. Требования альтернативной и справедливой глобализации объединили разношёрстную публику (марксисты, троцкисты, антифа, зелёные, анархисты, ЛГБТ-активисты) со всего мира. Активизм антиглобалистов развивает традиции насилия новых левых. «Чёрный блок» регулярно совершает погромы и атаки на офисы ТНК, международные организации и магазины.

Активисты «Чёрного блока» громят Милан в день выставки EXPO-2015

Неомарксистская мысль напрямую влияет на антиглобалистов, кроме Валлерстайна упомянем культовую в левых кругах книгу Антонио Негри и Майкла Хардта «Империя». Они считают, что капитализм превратился в глобальную Империю, которая не имеет границ и единого центра. Бороться с угнетением «Империи» нужно используя весь арсенал прямого действия: «отказ от последних половых табу, креативная разработка эпатажных образов, пирсинг, ирокез, хакерство, создание экстремистских коммун и абсурдистских кружков, бессмысленные флэшмобы, транссексуальные операции, культивация миграций, космополитизма, требование от «Империи» оплаты не труда, но простого существования каждого гражданина земли, при том, что гражданами земли должно стать все «множество. Бесконечные тропы варваров должны сформировать новый образ жизни».

Антонио Негри (1933-) — итальянский неомарксист и террорист, был приговорён к 30 годам тюрьмы за соучастие в двух убийствах, подозревался в причастности к похищению и убийству лидера христианских демократов Альдо Моро. Сдался правосудию в 1997-м, после сокращения срока вышел из тюрьмы в 2003 году

Неомарксисты давно ушли от терминологической строгости ― угнетением и репрессией может оказаться простая реклама, «Империей» всесилие капитала и т.д. Постмодернистская игра слов позволяет переиначивать любые устоявшиеся понятия.

3. Культурные войны

Левый активизм XXI века сохраняет прямую связь с неомарксистской теорией. Работы Маркса и Маркузе напрямую повлияли на радикальный феминизм, в частности, в «Диалектике пола» (1970 г.) Суламифь Файерстоун соединила классовую риторику и диалектику с феминистской теорией:

«Для уничтожения сексуальных классов необходимо восстание низшего класса (женщин), и захват ими контроля над средствами воспроизводства: не только полное восстановление собственности женщин на свое тело, но и (временный) захват власти над процессом человеческого размножения — новая популяционная биология и социальные институты по рождению детей и уходу за ними»

Спустя 5 лет выходит работа Гейл Рубин «Обмен женщинами. Заметки о политической экономии секса»

«Применив идеи Маркса и Фрейда в прочтении французского психоанализа и структурализма, Г. Рубин предложила концепцию поло-гендерной системы, трансформирующей биологическую сексуальность в продукты человеческой деятельности. Деление общества на мужчин и женщин служит, прежде всего, экономическим потребностям традиционного общества в концентрации материальной и символической власти в руках старших мужчин. Этому также служат гетеросексуальные отношения, закрепленные браком»

Светлана Шакирова, «Толкование гендера»

Политическая и экономическая революция старых левых, культурная революция новых левых и гендерная революция радикального феминизма ―звенья одной цепи. Их объединяет отрицание капитализма, церкви, традиционной семьи и любой иерархии. Основным методом борьбы современных левых становится культурная война, которая выходит далеко за пределы обычных политических институтов (парламента, партий, избирательных кампаний). Принцип «Личное ― это политическое» прекрасно подходит для превращения частных историй в обсуждаемые общественные проблемы.

Коммунистка Анджела Дэвис на антитрамповском «Женском марше» – ветеран политической борьбы наставляет новые поколения активистов

Результат такой политики очевиден ― общество раскалывается на враждующие группы с жёсткими коллективными идентичностями. Поэтому, например, афроамериканцы консервативных взглядов сталкиваются с давлением ― они штрейкбрехеры для своего сообщества. Для левых активистов «белый гетеросексуальный мужчина» ― новый буржуа, а меньшинства ― новые пролетарии. «Странная смерть марксизма» (по выражению Пола Готфрида) связана с постепенным исчезновением марксистского содержания, но риторика борьбы с эксплуатацией, неравенством и угнетением никуда не делась.

Заключение

Конечно, культурный марксизм ― публицистический термин. В строго научном или философском смысле нельзя отождествлять столь разные течения левой мысли. Но в политическом плане он оказался очень точным ― современные левые действительно преуспели в культурном противостоянии с консерваторами и правыми либералами. Множество западных университетов превратилось в оплот леворадикальных движений, где есть реальный риск увольнения или травли из-за «нетерпимых», «нечувствительных» и «оскорбительных» взглядов.

«Уже долгое время в кино и на телевидении, особенно в развлекательных программах, нам показывают исключительно сильных женщин и забавных мужчин; детей, которые умнее своих родителей и могут прекрасно обходиться без них; иммигрантов, избитых местными «правыми»; гомосексуалистов, ведущих изысканную, политкорректную жизнь. Все они актеры, разыгрывающие представителей нонконформизма на сцене конформизма.
Мы должны научиться понимать эти явления как симптомы культурной гражданской войны. Иными словами, итальянский коммунист Антонио Грамши победил. Долгий путь через институты масс-медиа, образовательные учреждения, культурную индустрию оказался успешным. А марксизм, потерпевший поражение как программа для создания социалистического общества, одержал победу в культурной революции»

Норберт Больц, «Размышления о неравенстве»

Но тут важно не впадать в другую крайность ― глупо объяснять любые социальные изменения происками «коварных марксистов». Некоторые борцы с левизной в отчаянии налагают на себя руки (Доминик Веннер), другие совершают чудовищные злодеяния (Андерс Брейвик). Вместо этого лучше продвигать альтернативную культурную повестку. Это именно то, что делают в США журналист Майло Яннопулос (кстати, открытый гей), афроамериканская активистка Кендис Оуэнс, Томас Соуэлл, Бен Шапиро и другие. Они показывают, что меньшинствам выгоден рынок и индивидуализм, что без всякого разрушения «буржуазной морали» можно добиться личной свободы и успеха, а опекающее государство прививает «жертвам дискриминации» комплекс неполноценности и слабости. В Европе появляются правые академии (лионский «Институт социально-экономических и политических наук», например), альтернативные традиционным медиа сайты успешно перехватывают аудиторию. В общем, впереди нас ждёт множество идеологических баталий.

P.S.

Всё это имеет прямое отношение к Беларуси ― старые левые из КПБ и «Справедливого мира» могут ещё долго сопротивляться декоммунизации, но у них нет перспектив. Празднование 100-летия Октября в Минске собрало от силы 1000 человек. Коммунисты давно утратили культурную гегемонию, кому сейчас нужны фильмы о храбрых большевиках или воспоминания Брежнева? Напротив, культурный марксизм широко проникает через блогосферу, образовательные программы, НГО и массовую культуру. Поэтому конкурентоспособная правая альтернатива очень актуальна.

Автор статьи — магистр политических наук Максим Стефанович

Подписывайтесь на него в Twitter, добавляйтесь в Facebook.

Поддержать проект 1863x на платформе Talaka!